СЕКРЕТЫ АКВАРЕЛИ

Я не знаю, что больше потянуло меня в Игналине к живописи. То ли удивительные ландшафты, то ли чувство полного раскрепощения и свободы от городских забот, то ли сильное желание увезти с собой аромат этого райского места, то ли неумение сидеть сложа руки. Наверное, все вместе. В городе я тратил полдня в толкучке транспорта на то чтобы добраться до природы в поисках интересного сюжета. Здесь, на хуторе, проблемы сюжетов не существовало. Один шаг от веранды – и оказываешься на вершине холма, откуда во все стороны открываются замечательные виды и простор до шести дальних горизонтов.

Очарование щедротами литовской земли было полным. Что же касается воплощения этой красоты в достойных произведениях, – с этим дело обстояло хуже.

Этюды маслом с натуры так или иначе передавали аромат разнотравья, холмистого пейзажа, закатов над озерами и ласковую камерную особенность этих славных мест. Акварель же мне не давалась. Я твердо помнил, что акварель должна быть прозрачной, легкой и светлой. Об этом писал художник начала века Лепикаш, творческий метод которого состоял из нескольких наслоений цвета по тщательно выполненному рисунку. У Лепикаша акварели получались. У меня – нет. Усилив по его методу локальные цветовые пятна, я терял прозрачность, попытки быстрого рисования по мокрой бумаге также не увенчались успехом – мокрые краски растекались и смешивались сами собой без подчинения, сбивая рисунок и вызывая мое огорчение.

Как-то в начале семидесятых годов кто-то из моих друзей посоветовал мне сходить на выставку акварелей Гаврилы Кондратьевича Малыша: «Тебе будет интересно».

Ничего не зная об авторе, я вошел в большой зал Союза и буквально обомлел у первого же стенда с пейзажами. Первое впечатление – это же масло! Причем же здесь акварель? Нет, это не масло… Может быть, темпера? Нет, это настоящая акварель! Только как он это делает?

Я был потрясен яркостью его палитры, звонкостью его пейзажей, цветовой роскошью его натюрмортов с фруктами и цветами, солнечным светом, рвущимся с его полотен. Еще больше я изумился, когда узнал, что все это изобилие пишется дома, по памяти, с оглядкой на быстрые наброски карандашом.

Те же друзья познакомили меня прямо на выставке с автором. Я выразил ему свое искреннее восхищение его работами, набрался храбрости и спросил, в чем секрет его техники. Он заулыбался, поблагодарил и предложил придти к нему в мастерскую. Я с радостью согласился и через пару дней был уже около его мастерской на Васильевском острове.

Двери мне открыл сам хозяин.

В мастерской было много зелени, с первого же взгляда было ясно, что весь интерьер был любовно спроектирован и выстроен им самим. Он начал наше знакомство показом богатого столярного и слесарного инструментария. На многочисленных полках, сверкающих золотистым лаком, стояло множество книг по искусству, коллекция цветного стекла, коллекция гуцульской керамики. В мастерской царили идеальный порядок и чистота, заведенные и поддерживаемые мастером. Посреди комнаты стоял большой стол, накрытый стеклом, слева от него размещались коробки с красками и керамические кружки с кистями, справа стояла ванночка с водой. На стенах висели большие картины, написанные маслом. Автоматически я отметил, что по яркости красок они были на уровне акварельных.

– Ну а теперь я покажу вам «секреты», – с улыбкой сказал Гаврила Кондратьевич. – Нарисую при вас небольшую картинку. Все очень просто…

Из плоского ящика с ватманом он вынул четвертушку листа и несколько раз окунул ее в ванночку. В скобках, вся бумага хранилась у него в разных ящиках в расправленном горизонтальном положении (моя бумага хранилась в рулонах, и приходилось перед работой ее долго расправлять). Потом уложил ее на стекле, сбросил флейцем лишнюю влагу, подождал еще немного, низко наклонился к бумаге, видимо, чтобы убедиться в ее готовности, и не торопясь, начал трогать ее кистями.

Сразу определились два плана: задний ряд деревьев, освещенных контражуром, и передний, более резкий и более холодный, изображавший груду камней, разбросанных по диагонали. Картинка постепенно проявлялась, как фотобумага в проявителе, кисть в руке мастера легко и быстро танцевала по всей плоскости, соседние тона не доводились до слияния друг с другом, почти везде оставлялось некоторое пустое пространство, которое потом само собой заполнялось тончайшим слоем краски, расплывающейся по сырой бумаге.

Все это представление длилось ровно десять минут. Все было очень просто, всего три компонента: вода из крана, краски из тюбиков фабрики «Черная речка» и рука мастера – делов-то! Но какая свежая, какая радостная, какая весенняя картинка оказалась в моих руках! И сколько радости было подарено мне, когда я впервые в Игналине начал применять в своих акварелях приемы и советы Гаврилы Кондратьевича!

Возможно, что в этом состоял один из главных приемов автора: краска наносилась в полную силу за один раз, при этом смежные тона не касались друг друга, сохраняя тем самым рисунок и композицию автора. В этом состояла его технология, его арсенал, который можно было перенять, которому можно было подражать с большим или меньшим успехом. Однако главный секрет его творчества состоял в ином, и перенять его было невозможно, даже если бы он сам хотел его передать. Этот секрет состоял в его свободном владении цветовой гаммой, присущей только ему, его вдохновению и таланту.