Одесса, 1962 г .
— Вот сразу видно, что вы человек культурный, — сказала она и улыбнулась крашеным ртом, — я тоже кое-что понимаю в искусстве, а мой сын Юрочка, вам обязательно надо познакомиться, он просто обожает искусство. Оно для него – все!
Справедливость требует отметить, что ни слова об искусстве не было мною произненесено.
— Он у меня очень культурный, — продолжала она, гремя посудой, — у него столько книг по искусству – вы себе не можете представить!
Закончив умываться, я пробормотал что-то вроде того, что много книг по искусству я себе представить могу, и хотел выйти из кухни, но она меня остановила.
— Вы знаете, я ведь тоже увлекаюсь искусством, — почему-то понизив голос, сообщила она, — некоторые любят картины и хрусталь, например, а у меня особое увлечение…
Она поправила мокрой рукой волосы и посмотрела на меня. Элементарная вежливость требовала от меня вопроса, что же это за особое увлечение, но я молчал, рассматривая ее роскошный халат и холеные руки с кольцами, моющие посуду в цинковом тазу.
— Я увлекаюсь коврами и бриллиантами, — сказала она и опустила ресницы, густо покрытые краской. Я с интересом посмотрел на нее. Неужели ей свойственно чувство юмора, и меня тонко «делают»?
— Серьезное увлечение, — ответил я, не найдя ничего более умного.
— О! Конечно! Очень серьезное. Если хотите, я вам покажу свою коллекцию…
Мы отправились в ее комнаты. Пройдя обшарпанный коммунальный коридор, с лампочкой на голом проводе и четырьмя счетчиками на выцветших лиловых обоях, мы открыли дверь, и взгляд мой сразу уперся в ковер, висящий в прихожей, против входа. За ним виднелся второй, и я понял, что ни о каком юморе не могло быть и речи.
— А, это ерунда, — сказала она, поймав мой взгляд, — так просто завесила стенку в прихожей… А вот это Юрочкина комната.
На трех стенах Юрочкиной комнаты висели ковры. Ноги мягко ступали по четвертому. Не завешаны коврами были только потолок и окно. На вишневом шелку китайского покрывала, застилающего кровать красного дерева, играли зеленые драконы. На полированном ореховом столе – ониксовый чернильный прибор, с бронзовым орлом. Над столом – великолепная цветная фотография из американского журнала. Красавица в красном бикини на золотом песке пляжа.
— Это Мерлин Монро, — сказала хозяйка.
— Вы уверены в этом?
— Абсолютно. Вы обратили внимание на особую композицию снимка?
Я сознался, что не заметил особой композиции.
— Посмотрите: ее ноги прикрыты пачкой сигарет. Это – реклама табачной фирмы. Вы знаете, конечно, что у Мерлин Монро были некрасивые стопы? Как! Не знаете? Это же всем известно…
— Очень интересно. А на той стенке что за красавицы?
— Это американский календарь. Юрочка очень увлекается английским языком.
Голые красавицы были обворожительны. Их было двенадцать, на каждый месяц своя. Я выразил восхищение, и мы перешли в следующую комнату. Вернее, залу, метров пятьдесят. Стен не было видно из-за ковров. Наши голоса звучали приглушенно – ковры поглощали звуки.
— Узбекский, туркменский, персидский, — перечисляла хозяйка, — этот из Бухары, а этот муж привез из Турции. Правда, красивый?
— Очень, — тоном специалиста по коврам со стажем подтвердил я, — турецкие вообще ценятся… Скажите, пожалуйста, а как вы их чистите? Ведь это грандиозный труд!
— Ну, сама я, конечно, этим не занимаюсь. Каждую неделю ко мне приходит баба и работает пылесосом целый день. У меня два пылесоса: «Днепр» и «Чайка».
Спросить, не является ли коллекция пылесосов ее третьим увлечением, я не решился. Мне хотелось дослушать экскурсию до конца.
Весь пол покрывал серый китайский ковер. На старинной этажерке стояла большая цветная реподукция в рамочке. Хорошенькая Гретхен зацепилась платьем за забор и обнажила все свои прелести. Внизу было что-то написано готическим шрифтом, и я поинтересовался, не увлекается ли Юрочка немецким языком? Оказалось, нет.
— Теперь – сюда! – сказала хозяйка, и по ее тону я понял, что теперь начинается самое главное.
Половину третьей комнаты занимали две роскошные (карельская береза с орехом) двуспальные кровати, покрытые шелковыми синими покрывалами. Шкаф карельской березы. Пианино, с хрустальными вазами на нем. И опять ковры, ковры, ковры…
Ого, какой ковер! Огромный, он занимал всю стену. Какой-то странный, не похожий ни на что, виденное мной здесь. Геометрический, простой до грубости, орнамент. Поразительной яркости краски. Сотни квадратиков, следующих один за другим, и ни одного похожего. Необычный ритм. Я перевел взгляд на висящий радом персидский ковер. Он красив. Затейливый узор. Блогородная гамма. Благополучный ковер, довольный сам собой. А этот – какой-то дикий, яркий первобытный…
— Откуда у вас такой ковер?
— О, — она расцвела, — я знала, что он вам понравится! Муж привез из Афганистана. А знаете, сколько он стоит?
— Нет.
— Сто тысяч! К нам оценщик из музея приходил. Посмотрите, у него две основы…
Ковер был действительно какой-то двойной. Вероятно, это дало возможность мастеру увеличить количество цветов. Во всяком случае, такого ковра я еще нигде не видел.
-Ну, а теперь – бриллианты! – возвестила хозяйка и высыпала на круглый столик кучку ювелирных изделий. Блестящие камушки, оправленные в золото, рассыпались по мраморной столешнице, сверкая десятками мелких огоньков. Бриллианты… Настоящие…
— Сережки, — тоном эрмитажного гида объявила хозяйка, — двенадцать тысяч. Кольцо к ним, видите, того же стиля? Еще шесть тысяч. Весь комплектик – восемнадцать тысяч. Видите?
— Вижу. Стиль тот же.
— Цепочки золотые, брошь с бриллиантом…
— Сколько тысяч?
— Четыре с половиной. Бриллиант здесь большой. Правда, красиво?
— Очень, — сказал я и украдкой посмотрел на ковер.
— Я вижу, вы бриллиантами не увлекаетесь, — несколько обиженно заметила хозяйка.
— Нет. Я больше коврами. А вы, наверное, никогда не носите ваши бриллианты? – спросил я и почувствовал, что наконец-то попал в жилу. Вопрос был тот, которого от меня ждали.
— Вот именно ношу! – воскликнула она счастливым голосом. – Постоянно. Дело в психологии. Понимаете? Ни один одесский вор никогда не подумет, что у дамы в трамвае на руке кольцо за шесть тысяч! А теперь так много чешской бижутерии, похожей на мои кольца, а она ведь стоит гроши… Вот мы с мужем были на рандеву у одного генерала – в высшей степени культурный человек! – так даже он не определил, что у меня настоящие драгоценности!
Бросив последний взгляд на ковер и поблагодарив хозяйку, я удалился, провожаемый бесчисленными приглашениями зайти снова.
Рандеву было окончено.