Соломон Эпштейн. Петербург, 1994 г.
Вот, видите крышу из окна? С ней связана интересная новелла.
Просыпаюсь я как-то утром в мастерской и не могу ее узнать. Все вокруг залито каким-то желтоватым туманом, как будто я в аквариуме оказался. Пол, потолок, стены сами собой перекрасились. Картин своих не узнаю — все в желтоватом флере…
Что такое? С ума я сошел, что ли?
Вскакиваю, бросаюсь к окну и — о ужас! Крыша напротив за ночь перекрашена лимонной краской и бликует, рефлексирует напрямик ко мне!
Что делать? Писать не могу, все цвета изменились до неузнаваемости.
Звоню в исполком. Там ничего не понимают, дают разные телефоны. Объясняю, рассказываю. На другом конце либо чертыхаются, либо вешают трубку. Два дня провисел на телефоне, на третий стал ездить по инстанциям. Объясняю:
— Я художник. Напротив крыша. Крышу покрасили лимонной краской. Поэтому не могу работать. Нельзя ли перекрасить крышу?
— Крыша напротив?
— Да.
— Поэтому работать не можете?
— Да.
— Почему?
— Из-за рефлекса.
— А с вашей крышей все в порядке? А с рефлексами как? — так участливо спрашивают.
Полный тупик. Ухожу, прекрасно понимая тщетность своих попыток. Ну, кто же будет перекрашивать крышу жилого дома из-за того, что мне не тем светит?
Сижу дома весь в тоске и желтых бликах. Куда обратиться?
Кто-то посоветовал: обратись в тот райбумпромстройтрест, который эту крышу красил. Безнадежное дело, и ежу ясно, но все же поехал.
Приезжаю, поднимаюсь на второй этаж в приемную начальника. Секретарша говорит:
— Присядьте, у начальника производственное совещание.
Сел я на кончик стула, а из-за двери громовые звуки — кому-то на ковре крепко мозги чистят. Чувствую, зря приехал, плохо мое дело.
Дверь открывается, вылетают потные, красные строители, а из кабинета вслед несется отборный русский фольклор. Потом появляется сам. Такой типичный туз при исполнении. Высокий, толстый, при галстуке. Орлиный взгляд на меня:
— Это кто?
Секретарша:
— Это к вам, Николай Степанович!
— Что надо?
— Художник. Окна на крышу. Покрасили лимонной краской. Все залило желтым. Работать не могу. Нельзя ли перекрасить?
Все сказал, поднялся, чтобы сразу к выходу.
— Адрес?
Падаю назад на стул. Ушам своим не верю. Адрес не могу вспомнить…
— Большая Пушкарская, 48.
— Катя, запиши. В какой цвет перекрасить?
Я в шоке. Названия красок забыл. Только стронциановую помню.
— Ну, идеально было бы в белый…
— Белого нет. Есть сурик и окись хрома.
— Окись хрома, окись хрома!
— Все. Можете идти.
Вернулся домой, валидол принял. Думаю: чушь все это, сон какой-то, ну не может же этого быть…
И что ж вы думаете? Через три дня перекрасили! В светло-зеленый! Вот в этот самый! Полюбуйтесь!