Пришел я в «Неву» первый раз в жизни. Шею вымыл. Подстригся. Побрился. Ботинки начистил. Зубы почистил. Другой щеткой. Пухлую папку подмышку сунул. По мраморной лестнице поднялся. В отдел прозы постучался. Вошел.
За столом мужик сидит. Мрачный. Лысина нахмурена. Брови сдвинуты. Взгляд суровый.
— Садитесь, — говорит. — Будем работать.
Как пошел он работать — мать родная! Ручка тут и там по моим строкам чиркает. Не вытерпел я, спрашиваю:
— Это почему?
— Для художественности, — говорит. — Чем короче, тем художественнее, — говорит.
И по новой странице — чирк! Слева направо.
Всю рукопись испачкал.
Пришел я домой. Жена спрашивает:
— Какие впечатления?
— Суровый больно, — говорю. — Пять листов перекрестил буквой «хе». И ни разу не улыбнулся. Видать, редактор без чувства юмора попался.
Потом я к нему привыкать стал. Ну подумаешь, не умеет человек улыбаться! Может, у него на улыбку зубов не хватает. Он не виноват.
Прошло время. Принес я ему как-то два смешных рассказика: один — как мужик кипятком обварился, а второй — как самогоном подавился.
Через два дня мне звонок из «Невы»: заходите!
Пришел я. Дверь открыл.
За столом незнакомый мужик сидит. Рот до ушей, хоть завязочки пришей.
— Здрасьте, — говорю. — А где же мой Лурье?
— А я и есть Лурье, — говорит. — А сам от смеху дохнет.
Пригляделся я. Вроде бы он.
— Как, — спрашиваю, — Вы умеете улыбаться? А почему раньше не улыбались?
— А вы почему не улыбались? Пришел — брови сдвинуты, лысина нахмурена, взгляд суровый. Первый раз такой автор без чувства юмора попался!