Сергей Новиков. Контексты. Выпуск 16
[…] Получается, что для обретения прозаиком подобных горизонтов в повествовании, нужно – как это ни банально – ценить реальность, жизнь как таковую и – всего-навсего – любить человека. Этот тривиальный вывод подтверждает и документальное повествование Разумовского, написанное – как сам автор о том объявляет – в память о его друге, петербургском скульпторе послевоенного поколения Владимире Татаровиче. Когда читаешь этот простой, без каких бы то ни было формальных ухищрений, текст, – захватывает дух: вот она – личность! Скульптор Татарович в повествовании предстает не столько творцом-художником, сколько обычным человеком. Скульптура – это лишь сфера его деятельности. Нам, как и автору, интересен его характер, интересно, как складывалась его биография, какие люди – близкие и не очень – его окружали, как он работал. Поразительно и то, каким чувством собственного достоинства обладал и сам Татарович, и его друзья послевоенного поколения, как внимательно и с каким уважением они относились друг к другу. А ведь в жизни их было всякое – и радость, и страдание, и успех, и предательство: в повествовании Разумовского все это есть. Возникают вопросы: откуда взялись эти прекрасные люди? – ведь в мемуарной прозе, в отличие от fiction, автор не «выдумывает» персонажей в повествовании? Куда же тогда подевались сегодня эти качества человеческой личности? Почему днем с огнем в прозе на современную тематику не найти образа достойного человека? – даже напрягая память, я не смогу привести пример. Может поэтому и проблема «положительного героя» считается в литературе мейнстрима неприличной? Этот текст поучителен тем, что рассказанная в нем «история о человеке» делает наглядной важнейшую черту прозаического сочинения, и которую, если судить по «пробуксовыванию» концепта «героя», литераторы игнорируют: в прозе образ человека постепенно раскрывает себя. Точно так же каждый из нас раскрывает себя, свою личность по мере проживания жизни. Но чтобы писатель сумел в письме это сделать, он, похоже, должен без устали вглядываться внутренним взором в своих персонажей. Этим же ответит читатель при восприятии текста. Похоже, запрос «положительного героя» в аудитории потребителей ощутили пока только издатели, буквально выхватывая из рук авторов еще теплые от принтеров страницы мемуарной прозы. Ясно, что абсолютная скверна, типа обитателей сочинений Сорокина, глаз не задержит. Но когда автор своих персонажей уважает и любит, ибо они этого достойны, – результат будет иным. Документально-мемуарная проза Разумовского это подтверждает. Мне могут возразить, что работать в прозе с категориями «реальности», «героя» и «повествования» можно только при сохранении традиционной манеры письма. А где же новаторство? Наверное, «здоровое» новаторство подлинного писателя и заключается в том, чтобы не уничтожать эти сущностные основания прозы, а видоизменять их воплощение в тексте, сообразуясь с его содержательным планом и замыслом сочинения.
[…] Ясно, что осмысление воздействий общественного климата на творчество в рамках андеграунда, требует отдельного разговора. К тому же, тексты, опубликованные в «Крещатике», свидетельствуют: дело не столько в андеграунде как художественно-социальном движении, сколько в особенностях личности конкретных писателей, что и подтверждает проза Бориса Иванова. Значит, «удар», все-таки, был. Воспоминания Льва Разумовского о Владимире Татаровиче, написанные в те же годы застоя, показывают, что у людей, прошедших через ужасы войны и лагерей, тем не менее, сознание не было надломлено.
Мы видим, что прозаики Петербурга ищут средства и приемы, чтобы «нормально» повествовать, и после экспансии «анти– и вне-человеческой» постмодернистской литературной методы вновь научиться писать о человеке. Похоже, в современной серьезной прозе повествование и «герой» оказались в наибольшем загоне. О том, что отечественная словесность не потеряла-таки навыка писать о третьем ее «ките» – о реальности, свидетельствует рассказ Бориса Иванова «Матвей и Отто» и документально-мемуарный текст Льва Разумовского «Памяти Володи Татаровича». Это – несомненные удачи – и авторов, и редакции «Крещатика».