Полутемная ночь. Грань между белыми и темными ночами. В трех метрах еще видны неясные очертания сосновых лап, дальше все сливается в одно.
Слипаются глаза. С трудом открываю их, а тяжелые веки снова падают вниз. Спать нельзя. Я – часовой. Не где-нибудь в тылу, не в учебной игре, не на маневрах… На передке. На самой что ни на есть линии соприкасания.
Где-то рядом, внизу, не дорыв обязательные ячейки, спит мертвым сном измученная рота.
После утреннего боя мы прошли километров тридцать и к ночи, зайдя в лес, попадали где кто стоял. Много труда стоило командирам заставить солдат кое-как окопаться. Подтащили в баках горячую овсянку, но она вся там и осталась. Почти никто не подполз с котелком, одиноко звякнула где-то ложка, и все… Измученный утренним перетаскиванием раненого и долгим маршем, я упал сразу после команды и тут же отключился. Меня растолкал сам Кунатов.
Ничего не соображая, сажусь в отрытом песке.
– Просыпайся! Встанешь вон там – у большого валуна – часовым.
Постепенно до меня доходит… Значит, опять не спать. Но ведь я же… сплю…
– Встать! – негромко, но уже раздраженно выкрикивает Кунатов. – Иди занимай пост.
Встаю, беру автомат и падаю. Поднимаюсь снова, продираю глаза. В сумраке мне плохо видно Кунатова, но я чувствую, что он зол как черт.
– Куда идти?
Приглушенная ругань.
– К большому валуну, тетеря! Стой!
Его рука ложится на мое плечо, он приближает ко мне голову и тихо говорит:
– И не вздумай спать. Прошлой ночью в этих местах часовой заснул – и финны всю роту вырезали. Без единого выстрела. Понял?
Последние слова пробуждают меня. Так же тихо и серьезно я повторяю приказание и поворачиваюсь, чтобы идти. Оглядываюсь – Кунатов присаживается у елки и тут же валится на бок. Спит.
Валун. Напряженно вглядываюсь в темноту. Автомат в руках, наготове. Чуть что – буду стрелять.
Где-то трещит ветка. Ползут?
Нет, показалось.
Тишина. Сзади слышен приглушенный храп. Счастливые… Спят… А я должен стоять. Почему я?.. Но ведь кто-то же должен… Кто-то же должен…
Проклятые веки закрываются сами, проклятые ноги подкашиваются. Вот если встать на одно колено, будет легче стоять… Нет, это не случайность, что Кунатов послал часовым меня… Не случайность… Но почему я не на одном колене, а на двух, и автомат упирается в мох? Встать! Прошлой ночью часовой заснул, и финны вырезали…
За три метра все равно ничего не видно, хоть изо всех сил пялься. Я не буду спать, только закрою глаза… Нет финнов в этом лесу… Я только на минутку прислонюсь к валуну…
Проклятье – ведь сплю!
Где спишь, идиот? На передке на самом. Вчера ночью финны вырезали целую роту… Без единого выстрела… Кунатов…
Надо что-то придумать. В конце концов, жить-то ведь хочется больше чем, спать. 3aснешь – конец. Не oт финнов, так от своих.
Я делаю два шага в сторону и нащупываю ствол молоденькой сосны. На уровне лба отламываю липкую упругую ветку и встаю рядом.
Теперь – порядок. Засну – наткнусь на сучок.
Вот ведь как ловко придумал. Теперь и финны мне не страшны, и Кунатов. И за сосенкой меня из леса не видно.
Пусть-ка теперь полезут – тяжелый дырчатый ствол нагрелся от моих рук.
Тишина в лесу, только храп, приглушенный сзади.
Время от времени я больно натыкаюсь лбом на сучок и просыпаюсь.
Через два часа меня меняют, а с рассветом мы уже снова шагаем вперед, в неведомое.